Огонь на себя

Уже поздно. В сторону вокзала на станцию Оленья ушел последний автобус. А мы сидим и слушаем в ночной тишине неторопливый негромкий голос хозяина. Он рассказывает о трудных, незабываемых днях Отечественной войны.

Да, память зла и неумолимо свежа. Ничто не забывается. И визг пролетающих бомб, и украинец-старик, расстрелянный за тo, что переправлял на утлом «човнике» советских воинов через Днепр, и те друзья-однополчане, что остались лежать на поле боя, головой к атаке.

Инженер Оленегорского строительного управления «Рудстрой» Федор Николаевич Горячев вот уже три десятилетия хранит рядом с орденами и медалями пожелтевший от времени лист бумаги, в который голубоватыми чернилами вписаны имена и фамилии его фронтовых друзей — солдат, сержантов, офицеров.

— Нет ничего на земле крепче, чем боевая дружба, — говорит ветеран войны.

Это действительно так. Письма, которые приходят ему из Москвы, Ленинграда, Днепропетровска от фронтовых товарищей являются лучшим подтверждением этому. Письма согревают. Бойцы нередко вспоминают о днях сражений.

Одно из писем начиналось так: «А помнишь, командир, нашего Тимошу?».

Помнит ли Горячев? Конечно! Такое запомнил бы каждый.

Изнуренный семидесятикилометровым броском, окончательно выбившийся из сил 17-летний украинский паренек — корректировщик уснул на телефоне — Что-то долго молчит аппарат, — забеспокоились артиллеристы, — не случилось ли что?

Тимошенко! Алло! Ты меня слышишь? — кричал в трубку командир батареи. И когда ответа не последовало, бросился на край деревни в избу связиста.

Громко хлопнула дверь. Но солдат даже не шевельнулся.

Спишь, мерзавец!— не сдержался Горячев — В трибунал пошлю! Что творится...

В метрах 200-300 уже слышался гул и скрежет вражеских «тигров» и «фердинандов». Рванув трубку из рук сонного, перепуганного бойца, командир резко отдавал распоряжения. Нужно было действовать, не теряя ни единой секунды. Могут окружить.

Огонь на меня! Огонь на меня! Огонь на меня! — передавал он артиллеристам.

И они открыли огонь. Вокруг избы рвались снаряды. Один из них мог бы стать роковым для двух советских воинов. Но, к счастью этого не случилось, враг был отбит. Несколько вражеских танков так и остались на месте боя изуродованные, навсегда потерявшие способность воевать.

Хозяин молча барабанит по столу. В комнате тихо.

Ну, а со связистом что сделали? — нарушила молчание дочь Федора Николаевича.

Ничего. Устал солдат. Трое суток перед этим не спал. Не расстреливать же его. Да и боец он был храбрый, что называется, настоящий.

Наших людей, ребята, — задумчиво продолжает старый воин, — и тех порядочно погибло. Бывало — и от нелепой случайности. Вот, к примеру...

И мы услышали еще одну фронтовую историю, трагическую и страшную.

Видите эту «подругу дней моих суровых»? — Федор Николаевич принес солдатскую лопатку. — Она тогда дороже ложки была. Окапывались мы с ее помощью. Однажды прибыл наш полк в село. И сейчас же приказ: срочно готовиться к бою. Начали окапываться. Машем лопатами, мокрыми стали. Рядом со мной пыхтит командир взвода по фамилии Чайка. «Передохнуть, что ли?» — предлагаю ему. Сел на бугорок, лысину вытираю, а он около. Вдруг резанул немецкий снаряд. В нескольких шагах стояла яблоня. Начисто срубил. Засвистели осколки. Оглянулся, вижу: Чайка уже лежит. А на виске крохотная дырочка. Трудно передать, что я почувствовал в тот миг. Нелепой смертью погиб воин. А какой смелый командир был! Весь в наградах ходил. Молодой. Но на войне даже тишина — война. Страшно, но это так.

О многом рассказал нам в тот вечер фронтовик. Перед нашими глазами проплывали события тех дней. Тянулись пыльные дороги, мелькали наспех вырытые землянки, тени черных чужих ночей.

...Венгрия. Село Надбержень. Плечо в плечо отдыхают уставшие люди. Медленно покачивается под низким сводом землянки солдатская песня:

Бьется в тесной печурке огонь.

На поленьях смола, как слеза...

Хороший голос у тебя, Миша, — тихо говорит кто-то из бойцов лучшему полковому запевале, сержанту М. Стесевичу, – так бы слушал и слушал. И войны как будто нет. И уютно, как в отчем до...

Взрыв заглушил слова бойца. Немцы открыли огонь. В это морозное утро 6 декабря 1944 года много советских воинов полегло на венгерской земле. Но фашистов убито втрое больше. Жестокий был бой.

Товарищ командир, — подбежала к Горячеву пулеметчица Мария, — расчет четвертого орудия весь погиб. Но пушку немцы еще не успели захватить. Они метрах в трехстах.

Ах, черт! — выругался он. — Сердюк, Сергиенко, за мной! — и все трое бросились к замолкнувшему орудию. Около часа сдерживали они натиск. За пять дней было уничтожено около десяти вражеских орудий и сотни гитлеровцев. 7 и 12 декабря командир батареи старший лейтенант Ф. Н. Горячев был дважды представлен к награде. Ордена «Красной Звезды» и «Отечественной войны» заслужены в трудных, жарких боях на венгерской земле.

Нет, не забыть тех дней, — взволнованно говорит Федор Николаевич. — Невозможно. Подвиги тех, кто остался лежать на полях войны, нужно помнить сегодня и завтра, вечно. И делать все для того, чтобы подобного не повторилось.

Отгремели залпы войны. Бывший воин вернулся к мирному труду. Двадцать один год назад он приехал в Оленегорск. Работал подсобником, каменщиком. Потом в сорок пять лет (!) поступил в Мончегорский политехникум. Стал трудиться в Оленегорском строительном управлении «Рудстрой» мастером. А теперь он — инженер по технике безопасности. У Федора Николаевича много общественных и партийных нагрузок. Живет человек большой жизнью.

..Мы смотрим в окно. Каждый из нас сейчас думает о чем-то своем. А может быть, об одном и том же. Думаем об огне, который вызывают на себя всю жизнь люди, подобные Федору Николаевичу Горячеву.

И. ВИКТОРОВ.