Чем больше общаюсь с ветеранами, тем сильнее тянет меня к этим милым людям. Я люблю их лица, преображаемые воспоминаниями, глаза, такие юные в этот миг. Каждое их слово сейчас — величайшая ценность. Так будем же слушать и впитывать... Вспоминает Александр Павлович Бушуев.
Добровольцем на фронт
До войны я работал помощником машиниста паровоза, ездил по Южно-Уральской железной дороге от Оренбурга до Орска. Это был однопутный участок протяженностью примерно 400 километров. Поезда из Оренбурга до Орска шли трое суток. В первый день войны я как раз вернулся из поездки, после трудной дороги хотелось дома отоспаться. Проснулся от громких криков и шума под окнами. Через мгновение в дом вбежала мать и каким-то сдавленным голосом сказала, что началась война. Позже из выступления Молотова мы узнали, что 22 июня в 4 часа утра немецкие самолеты начали бомбить наши города.
Мужчины, кто мог, хлынули на призывные пункты. Я и мальчишки моей компании тогда призывного возраста еще не достигли. Прошло какое-то время, и в начале 1942 года был объявлен наш призыв. Всем пятерым только-только исполнилось восемнадцать. Вскоре моим друзьям пришли повестки, их призвали в армию, мне же повестку не принесли. Я забеспокоился, ничего не мог понять, почему такая несправедливость. Ребята начали надо мной посмеиваться. Недолго думая, направился в военкомат к комиссару. Все объяснилось очень просто: мой отец ушел на финскую в 1939 году, а у матери нас было пять пацанов — остальные мал мала меньше — за кормильца оставался только я, больше некому. Кроме того, военком дал мне прочитать Указ Верховного Главнокомандующего о том, что работники железнодорожного транспорта в армию призываться не будут, но будут считаться находящимися на военном положении. Удрученный, ушел я от военкома, целую неделю ходил мрачнее тучи. Мать увидела, что со мной что-то неладно, пошла к военкому, сказала тогда: “Убежит ведь сам, судить будете, лучше возьмите в армию". Долго еще потом военком вызывал меня, уговаривал, объяснял, что железнодорожники здесь в тылу тоже нужны, — все было бесполезно. Наконец, призвали. Так ушел я на фронт добровольцем.
Тренировочные прыжки
Привезли нас на призывной пункт в Бузулуке Оренбургской области. Оттуда мы с друзьями были направлены в Уфимское училище для прохождения строевой подготовки. Это было уже в апреле 1942 года. В сентябре училище закрылось, и нас перевезли в Подмосковье, под Яхрому, где шли ожесточенные бои. Именно здесь, под Яхромой, формировалась; 18-ая Гвардейская воздушно-десантная бригада. В нее и влились курсанты Ульяновского, Уфимского и многих других училищ. Мы с друзьями договорились: куда прикажут, туда и пойдем. Во время одного из первых построений стали набирать добровольцев, для какого задания — вникать не стали, просто сделали три шага вперед. “Вы знаете хоть, куда вас посылают", — спросил комбриг. “Знаем, служить Отечеству”, — был наш ответ. Вот так все мы впятером попали в разведсамокатную роту 18-ой Гвардейской воздушно-десантной бригады.
Началась подготовка, конечной целью которой было — научиться прыгать с парашютом. Мы каждый день прыгали — правда, пока без парашюта — с четырехметровых вышек- трамплинов, построенных специально для тренировочных прыжков, учились складывать парашют, совершали походы на большие расстояния. Сначала учились прыгать без груза, потом с грузом, наконец, с полной выкладкой. Через неделю, когда мы освоили этот участок, нас направили прыгать с аэростата, или, как мы тогда его называли, с “колбасы". Над Яхромой их висело в небе очень много. Перед прыжком каждого взвесили. Посадили шесть человек в корзину, подняли в небо. Мы сидим, головами вертим, не поймем что к чему. Парашюты были с автоматическим раскрытием. Один вылетел, другой. Я наблюдал сначала, потом пришла и моя очередь — спрыгнул... Такое впечатление: давит тебя что-то, давит, потом слышишь гул, динамический удар — парашют открылся. На душе сразу становится весело, такое ощущение, что ты поднимаешься вверх, из ребят кто поет, кто кричит. Приземлились, собрали парашюты и сразу — на весы. Того, кто потерял в весе более 1200 граммов, отчисляли в пехоту. Это значит, что человек очень переживает, боится. Самое меньшее было у хохла Васи Сыпко — 800 граммов. Я за один прыжок сбросил тогда 900. Взвешивают всегда только один раз, во время отборочного прыжка. Очень много народу отчислялось после этого этапа. Второй прыжок был через неделю, и, в отличие от первого, страшно было в гораздо большей степени, потому что прыгали уже с осознанием того, что происходит. Страх был настолько велик, что я заявил своим друзьям: прыгать не пойду, упирался, но им удалось как-то меня уговорить. Как и в прошлый раз подняли нас на “колбасе”. Витя Сосновский прыгал первым, за ним — я. “Саша, толкни меня, сам не могу", — услышал я его просьбу. Я толкнул, но получилось это у меня неловко, корзину качнуло, и я вывалился вместе с другом. Если бы не эта случайность, то, возможно, я так бы и не решился прыгнуть. Очень-очень страшно было. Позже, конечно, приходит привычка, но то ощущение ужаса жило во мне долго. Занятия продолжались три месяца. По истечении этого срока нашу роту забросили под Брянск в партизанский отряд. Это было наше первое боевое задание.
На Карельском фронте
Вернулись мы из-под Брянска уже обстрелянными, понюхавшими пороху. Как раз тогда образовывалась 9-ая Гвардейская воздушно-десантная армия, командующим которой был назначен гвардии генёрал-полковник Глаголев, а членом Военного Совета — гвардии генерал-лейтенант Громов. Нашу группу из пяти человек забрали в армейскую разведку 9-ой Гвардейской воздушно-десантной армии. Почему именно нас выбрали из всей роты, не знаю. Мне казалось тогда, что все были равные. Так я до конца войны и прослужил в армейской разведке воздушно-десантных войск. Забрасывали нас то в один партизанский отряд, то в другой, то требовалось кого-то из тыла вывести. Нашу группу бросали на самые опасные участки, туда, где срочно нужна была помощь.
В декабре 1943 года началась подготовка к прорыву линии Маннергейма. На прорыв был направлен 37-й Гвардейский воздушно-десантный корпус. В апреле 1944 нашу группу от-правили под Ленинград, на Карельский фронт. Первый рейд армейской разведки состоялся в мае 1944 года в южном направлении Карельского фронта. Мы должны были двигаться вдоль северо-западного побережья Ладожского озера до Олонца и выйти в район Лодейного поля, где будет базироваться штаб 37-го Гвардейского воздушно-десантного корпуса. Стояла задача — подготовить прорыв с форсированием реки Свирь. Второй рейд был предпринят в августе 1944 года для подготовки наступления 14-ой армии в северном направлении. Армейская разведка должна была двигаться от Алакуртти вдоль границы по тылам противника и выйти к городу Киркенес, после чего вернуться в Мурманск, в штаб 14-ой армии, сдать данные о проделанной работе, а затем — в штаб 37-го Гвардейского корпуса, теперь уже Свирского корпуса. Воевали на Карельском фронте до августа 1944 года. К сентябрю 9-ую Гвардейскую армию перебросили в Белоруссию, в район Орши.
На Украинском фронте
Уже летом 9-ая Гвардейская Армия начала готовиться к очередному прорыву: Румыния — Болгария — Венгрия — Чехословакия — на III Украинском фронте. Всю 9-ую воздушно-десантную армию отправили туда на решение этой задачи. Наша группа попала на III Украинский фронт немного раньше, когда нас выбросили под Будапештом недалеко от города Секешфехервар. Мы должны были собрать важные сведения и передать их по рации. Нам же в ответ сообщили, что штаб армии будет находиться возле Будапешта в городе Сегед. После выполнения задания именно туда нам и нужно было выйти.
Мы стали свидетелями танкового боя у северного побережья озера Балатон. Тогда впервые участвовали в боях и были испытаны наши танки “КВ” и “Иосиф Сталин”. На испытании было 12 танков. Немцы же выставили своих “Фердинандов” и “Тигров”. “КВ” — это танк весом 90 тонн, “Иосиф Сталин” — под 100 тонн весом. Мы наблюдали их во всей мощи, как от ударов наших непробиваемых танков слетали шапки их “Фердинандов". Пока танки двигались друг на друга, мы сидели в окопах. Перед нашей группой была поставлена задача — в ночь перейти линию обороны, зайти в тыл к немцам и двигаться за Будапешт. Помню, как прорвались немецкие танки и пошли на нашу оборону. Один танк отделился и пошел прямо на нас. Шел как-то странно: не стрелял, просто шел своим ходом. Другие нет-нет да и выстрелят. Я кинулся к противотанковому ружью, выхватил его из рук убитого солдата, понял, что патрон заклинило, стал его выколачивать, а танк ползет, уже совсем близко подошел, сто метров осталось. Наконец, выбил патрон, зарядил, выстрелил бронебойным. Танк как-то сразу повернулся и остановился. Второй патрон попал в бензобак. Машина загорелась, из нее выскочили два немца и побежали прочь. Третий остался в танке. Я до сих пор думаю, что этот танк не воевать шел, а сдаваться в плен. Потом оказалось, что попал я в амбразуру и этим выстрелом убил водителя. Вот сейчас вспоминаю, и мне становится его жаль. После боя подошел ко мне полковник, узнав, что я подбил танк, записал мою фамилию. За этот подбитый танк получил я медаль “За отвагу". Потом было пять взятых венгерских городов, за освобождение которых у меня благодарность в красноармейской книжке от товарища Сталина.
Были мы и в Вене. В 1944 году нас выбросили в район озера Нейт-Зитлер-Зеен: необходимо было разузнать огневые точки противника. Мы все выяснили, передали информацию по рации и отошли в район австрийского города Сан-Мари, чтобы узнать моральное состояние противника и место базирования Власовской армии. Переход этот был трудным: 90 километров пешком по сопкам. За взятие Вены есть медаль. В Сан-Мари мы узнали, что Германия капитулировала и война закончилась. Но парадокс в том, что ранение я получил уже после этого. Кое-где еще долго продолжались отдельные бои. Недалеко от Сан-Мари, нас обстреляли, рядом со мной взорвалась мина. Мне порвало живот, плечо. Был контужен. Штаб армии находился в Сегеде, туда я и попал в медсанбат, где пролежал до 19 ноября 1945 года.
Поиски самого себя
19 ноября 1945 года — это дата моей демобилизации. Вернулся домой. Мирная жизнь предоставляла выбор. Нужно было только найти самого себя...
Записала Валерия Попова.
Александр Павлович Бушуев родился 9 января 1924 года в селе Богатое Северо-Казахстанской области Пресковского района. Родители переехали на станцию Халилово Оренбургской области. Оттуда Александр Павлович и ушел на фронт.
Боевые награды ветерана: медаль “За отвагу”, медаль "За победу над Германией 1941-1945гг.”, медаль “За взятие Вены", Орден Отечественной войны, медаль Жукова, украинская медаль “Защитнику Отчизны”, медаль “За оборону Советского Заполярья”, медаль “60 лет Вооруженным силам”, медаль “70 лет Вооруженным силам”, Ветеран Карельского фронта, медаль “20 лет Победе над Германией”, 30 лет, 40, 50...
В 1957 году А. П. Бушуев устроился на Оленегорский горно-обогатительный комбинат, тогда — в Оленегорское рудоуправление. На самых разных должностях работал, но одно неизменно — всегда был на передовой, в авангарде.
Увлекается живописью, пишет маслом.
Вместе с супругой Марией Николаевной воспитали троих детей. Имеют четырех внуков и двух правнуков.
